Хор Егора Полякова



Егор, Дмитрий и Настя Поляковы
Выдержка из книги И.И.Ром-Лебедева
"От цыганского хора - к театру «Ромэн »:
Записки московского цыгана"
(стр. 150-159)




Как и самый первый цыганский хор в России, все цыганские хоры традиционно образовывались из членов семьи и родственников.

В каждой семье кто-то пел, кто-то плясал, кто-то играл на гитаре. Такие семьи и составляли обыкновенно основу хора.

Хор Егора Полякова состоял из семей Поляковых, Лебедевых, Барадашкиных, Степановых, Золотаревых, Шишкиных...

В нем работали отцы и дочери, сыновья, мужья и жены, братья и сестры, тетки и племянницы.

Пусть кто-то из них не блистал талантами, это не имело значения. Если они были молодые, цыганистые, да, на счастье, приглядные, их брали в хор — «для вида»!

Такое родственное переплетение сплачивало хор, делало его стабильным. Устранялась возможность перебежки из одного хора в другой. Кроме того, не нарушались и нравственные устои хора. Честь семьи строго охранялась.

В годы нэпа хор Егора Полякова был лучшим хором в Москве. Его приглашали в самые престижные рестораны: «Яр», «Стрельну», «Прагу», «Эрмитаж».





К сожалению, работа в этих роскошных ресторанах оказывала губительное влияние на репертуар хора.

Преуспевающие нэпманские ресторанные гости — самодовольные, развязные, чувствующие себя «спасителями голодающей России» — требовали новых песен — разгульных, соответствующих их радужному настроению, воспевающих их самих.

Все за деньги, все за деньги,
все за деньги, господа,
а без денег жизнь плохая —
не годится никуда,—

распевали на мотив стариииои песни «Что за хор певал у «Яра» разгулявшиеся компании новоиспеченных хозяйчиков.

В кабинеты приглашали редко. Романсы не слушали. Заказывали «Кирпичики», «Горячи бублики»...

Позже, когда нэп неудержимо катился к закату, потускневшие и встревоженные «спасители России» посещали рестораны уже подешевле и старались не выпячиваться. Сидя за скромным ужином, уныло слушали отвечающее их теперешнему настроению:

Стаканчики граненые

упали со стола...

Или:

Эх, пройдет! Тоска и грусть

пройдет.

Горе все минует, счастье будет

вновь.

Эта коль не любит. сердце новую

найдет!..

К черту все — и выпьем за любовь!

К счастью, цыганские хоры уже не зависели от подачек гостей. Участники хора состояли в профсоюзе работников «Цирка и эстрады», работали по договору с дирекцией ресторанов, получали зарплату и делили ее не на паи, а на марки.

Конечно, кое-кто из хора, работающего в ресторане, все же ухитрялся — по старинке — схватить у гостя «лапку», но и «лапки» были уже не те — скудные, нищенские.

Хор Егора Полякова постепенно отмежевывался от работы в ресторанах и, памятуя восемнадцатый год, все чаще и чаще выходил на встречу со зрителем, с народом.

Концерты хора всегда проходили с огромным успехом — при переполненном зрительном зале. Причем, приезжал ли хор в небольшой городок, или в столицу национальной республики— всюду цыганская песня покоряла зрителей.

Хор Егора Полякова в Сочи
Этот успех объяснялся еще и тем, что в составе хора в то время работали лучшие в Москве исполнительницы цыганских песен, романсов: Зинаида Александровна Давыдова, Ольга Степанова, Даша Мерхоленко, Соня Лебедева, Марина Черкасова, Нина Красавина, известные москвичам танцовщицы: Мария Артамонова, Ляля Черная и король цыганской пляски — Николай Чубаров.

За певицами стояли опытные, одаренные гитаристы. Самыми лучшими гитаристами в хоре были Николай Степанович Лебедев и Коля Соколов, по прозвищу Паяла; Поляков — требовательный и темпераментный дирижер— играл на гитаре хуже их.

Николай Степанович — гитарист старого поколения — был единственным в хоре «нотным» музыкантом. Все остальные — «слухачи», то есть самоучки, нот не знали.

Когда дядя Коля аккомпанировал романсистке, я и Вава Поляков исподтишка следили за его руками, стараясь поймать удивительные аккорды, которыми он насыщал несложную мелодию романса. Заметив это, дядя Коля стал обучать нас нотам.

Он рассказывал, что, работая в Петербурге, в хоре Варвары Васильевны Паниной, аккомпанировал ей вместе с цитристом Гансом. К ним в ресторан зашел однажды Петр Ильич Чайковский, слушал Варю Панину, удивлялся простоте ее исполнения и низкому, почти мужскому тембру голоса.

Им же, аккомпаниаторам, сказал, что их сопровождение очень бедное — надо обогатить гармонию.

В гот же вечер, когда хор прекратил работу, Петр Ильич заперся с ними в кабинете, сел за рояль и стал подбирать более интересные гармонии к романсам Вари Паниной. С тех пор чудесные аккорды Чайковского и звучали в игре старого гитариста.

Коля Соколов, рыжеватый цыган, приходился дальним отпрыском Соколовым, род которых начинался от любимца Москвы, воспетого Пушкибимца Москвы, воспетого Пушкиным,— Ильи Соколова. Он обладал виртуозной техникой. Его длинные, сухие пальцы с огромными, в пятачок, подушечками легко и быстро бегали по грифу гитары.

У него была одна особенность. Между выступлениями он забирался в угол цыганской комнаты и, не замечая никого, тихо играл на гитаре «для себя», импровизируя и мурлыча себе иод нос,— тут его можно было заслушаться... Но стоило только Коле заметить, что его Слушают, как он тут же начинал «паять». И кроме дребезжания и треска, ничего не было слышно. На каждом концерте он рвал не менее двух-трех струн.

С нотной грамотой в хорах времени было плохо. Доходило до смешного...

Цыганские песни во всех хорах пелись в давно, наверное еще с середины XIX века, установленных тональностях. Подойдет ли певице эта тональность либо ей придется «давиться» или «визжать»— не имело значения. Должна петь — «отсюда».

Так, песня «Пропадай, моя телега» пелась в ля миноре, «Тараканы» — в до мажоре, «Дождь будет, и буран будет»— в ля мажоре, знаменитая «Не вечерняя» — в ре миноре... Цыганская «Венгерка» игралась и сейчас, через сто с лишком лет, продолжает играться на гитаре в ре миноре.

Ну вот, на каком-нибудь ответственном концерте, предположим, в Колонном зале, именитые конферансье — Алексеев, Менделевич или Гаркави — торжественно объявляли: «Старинный цыганский романс «Я вас любил», слова Александра Сергеевича Пушкина, в исполнении солистки хора такой-то ...»

Дирижер, который обязан назвать тональность, оборачивается к гитаристам и шепчет: «с «Махорки» или «с «Тараканов», «с «Телеги»...

В годы моей работы гитаристом «слухачи» и «нотные» аккомпанировали романсисткам в старинной манере гитаристов конца XIX века, ровно и сухо. Никаких музыкальных вступлений, вариаций, пассажей... «Тим-там, тим-там, тим-там». Бас — аккорд, бас — аккорд, бас — аккорд — и все.

Для меня и Вавы Полякова это было слишком скучно, монотонно. Душа требовала чего-то нового. Чувствовалось, что нужны мелодичные вступления к каждому романсу, чтобы создавать настроение у певицы.

Необходимо заполнять паузы, которые непроизвольно возникали во время исполнения.

Так, в романсе «Меня ты вовсе не любила» после слов «тебя мне ненавидеть надо» все певицы обрывали звук. Пауза... За ней следовали слова «но все же я тебя люблю».

Я решил заполнить паузу и наиграл для себя несколько вариаций.

В скором времени, в кабинете уже нэпманской «Стрельны», певица запела этот романс. Как я и ожидал, после слов «тебя мне ненавидеть надо» наступила пауза... Я вторгся в эту паузу и сыграл задуманную мною музыкальную виньетку.

Пораженные гитаристы и Егор Алексеевич разом повернули головы ко мне. Я похолодел — выгонит! Но—пронесло.

Во втором куплете я повторил виньетку, и более уверенно.

Моя гитара одиноко пропела и затихла... Опять дирижер промолчал, но я заметил, что гитаристы искоса посматривали на мои руки... Победа!

Такая «революция» в гитарном аккомпанементе была нужна. Она помогала солисткам, создавала музыкальную атмосферу. При записи на пластинках операторы требовали этого, потому что в паузах был слышен нудный шип. Это считается браком.

В дальнейшем все наши романсистки просили меня и Ваву аккомпанировать им, и когда объявляли романс, мы оба вставали позади солистки, играли вступление, заполняли паузы и музыкально заключали романс. Кроме нас, Егор Алексеевич никому этого не разрешал.

Хор Егора Полякова охотно принимали в разных городах страны. В первый же год моей работы он был приглашен в Горький, на открытие ярмарки.

В проходе между торговыми помещениями: магазинами, базами, конторами, ресторанчиками, шашлычными — была установлена невысокая площадка. На ней полукругом сиротливо жались друг к другу стулья. Ни кулис, ни занавеса. Все — открыто.

Потоки людей, встречаясь и смешиваясь, беспрерывно движутся вдоль торговых рядов. Несмолкаемый шум, шарканье ног, подвизгивание и тарахтение грузовых тележек, шмыгание из двери в дверь балансирующих нагруженными подносами официантов — все это создавало угрозу полного провала концерта. Настроение у нас было отвратительное. Но что делать? Надо начинать концерт.

В цветных костюмах, казакинах, с гитарами — мы с трудом пробираемся к площадке, взбираемся на нее и угрюмо располагаемся как обычно: гитаристы— сзади, перед нами — солисты, хор. Впереди — дирижер.

Наше появление замечено. И постепенно, впереди и с боков, скапливается пока еще живущая своими делами, заботами толпа.

Пора начинать... Невозможно! Ярмарка шумит. Зрители переговариваются, смеются, курят, жуют... Егор Алексеевич командует нам: «Буран!» Аккорд... Соня Лебедева отчаянно запевает: «Ай, дождь будет, и буран будет...» Смуглая, белозубая, задорная Соня нравится зрителям. Поет она всегда радостно, темпераментно, сверкая цыганскими глазами.

Шум в проходе немного стихает, но зритель еще рассеян, не взят за душу.

Песня оборвалась... Вежливые аплодисменты. Соню сменяет плясун.

Толпа растет, потесняя передних, вплотную прижимается к площадке. Вновь нарастает шум.

Егор Алексеевич подходит к Зинаиде Александровне Давыдовой, перекинувшись несколькими словами, объявляет: «Старинный цыганский романс «Нищая»! Исполняет Зина Давыдова».

Меня берет оторопь — как?! Романс?! В такой обстановке?!

Я и Вава подходим ближе к Зинаиде Александровне. Пробуем играть вступление— гитар почти не слышно. В то время не было еще спасительных для многих исполнителей микрофонов. Надо было — петь. И нужен был — голос.

Зинаида Александровна понимающе взглянула на нас, неторопливо поправила сбившуюся с плеча шаль и чуть подалась вперед. Не двигаясь, она смотрела на толпу широко открытыми, черными, бархатными глазами... Ее лицо, глаза, поза — выражали готовность сказать что-то важное, нужное. Это подействовало. Постепенно все затихло. В полной тишине мы сыграли вступление, и она начала медленно и тихо:

Зима, метель, при крупных хлопьях.

При сильном ветре снег валит.

У входа в храм, одна, в отрепьях.

Старушка нищая стоит.

Все замерло. У дверей застыл с подносом официант... Все слушали ее — завороженные.

Такая власть над разношерстной публикой, пришедшей что-то купить, продать, полной разных житейских забот, неудач, доступна только истинному таланту.

В полной тишине Зинаида Александровна спела второй романс, «Пара гнедых»,— и вновь бурные аплодисменты...

Успех концерта был обеспечен. К концу выступала Мария Артамонова. Если бы встретили ее на улице и вам сказали, что вот идет Артамонова, вы бы увидели ничем не примечательную женщину — среднего роста, голубоглазую, с тонкими, чуть растянутыми губами, утиным носиком, правда, статную, длинноногую, мало похожую на цыганку.

Мимо такой женщины вы бы прошли. нс заметив,— но на сцене!.. Сколько раз я убеждался в этом. Конферансье объявляет: «Мария Артамонова!» И — все! В зале оживление, аплодисменты. Ее знают. Ее выхода — ждут.

Я и Вава начинаем вступление к «Венгерке». Из-за кулис, уже танцуя, появляется пленительная цыганка. Ее цвиження плавны, четки. В линиях вытянутых рук—что-то индийское или египетское... Каждый жест запоминается.

Неприметной женщины — нет. Вся она полна обаяния, все в ней—«берет в полон». Такое чудо превращения творит опять же талант!

Артамонова была основоположнн-цей городского эстрадного цыганского танца. Целое поколение цыганских танцовщиц училось у нее — и до сих пор в их ганцах чувствуется «почерк» Маши Артамоновой.

Среди многочисленных поклонников таланта Артамоновой был и Сергей Есенин.

В то время Маша жила в Петровском парке, в бывшей даче коннозаводчика Телегина. Есенин приезжал к ней. Под гитару Вавы Полякова Маша танцевала «Венгерку». Взволнованный ганцем, Есенин читал стихи и называл Машу — Мариулой.

На четвертушке бумаги Есенин оставил Маше стихотворение, посвященное се танцу.

С хором Егора Полякова я изъездил от края до края всю нашу страну, и всюду — успех.

Вспоминаю первые гастроли хора в Тбилиси. Выступали мы тогда в здании филармонии на улице Плеханова. Красивый, с великолепной акустикой зал — заполнен до отказа.

Мы немного волнуемся, тщательно настраиваем гитары. Певицы пытаются распеться. Хор занимает места. Тишина... Открывается занавес.

Наверное, из зрительного зала яркие цыганские костюмы, сверкающие в лучах прожекторов различные украшения, смуглые лица выглядят необычно и красиво.

Зал дружно и дружески аплодирует. Все — песни, романсы, пляски — все проходит на -бис»!

Во втором отделении, ближе к концу, выступает Ляля Черная. Совсем девочка! Тоненькая, стройная, точеная. На лице — одни глаза — большущие, затемненные густыми длинными ресницами. Ляля танцует «Венгерку». У нее не было такой техники, как у Артамоновой, но врожденная пластика, грациозность, красота — все волновало, захватывало, проникало в душу... От нее нельзя было оторвать глаз.

Не только мужчины — женщины влюблялись в Лялю Черную. Ее танец был как песня! Ни капли «цыганских страстей» — одна красота, одно очарование.

Когда закончился концерт, грузинская молодежь — юноши и девушки — вскочили на сцену, подняли Лялю на руки и понесли по улице Плеханова. Поклонение всепобеждающему богу — таланту!

Марина Черкасова — русская женщина— сроднилась с хоровыми цыганами. Влюбленная в старинные романсы, она пела их просто, благородно, с большим настроением. Напетые ею на пластинку вальс «Ночь светла» и романс «Зачем я влюбился в тебя, дорогая» на слова А. Фета облетели всю страну.

Впервые она спела «Ночь светла» в зале Ленинградской филармонии. Как всегда, стараясь найти для Марины что-то новое, мы, гитаристы, вспомнили этот вальс, когда-то петый в старых цыганских хорах.

Простые, доходчивые слова, быстро запоминающаяся мелодия, милая наивность— все говорило «за»!

В антракте мы стали репетировать. Когда во втором отделении ведущий объявил ее, Марина, преодолевая страх, запела:

Ночь светла, над рекой

Тихо светит луна,

И блестит серебром

Голубая волна...

Успех был потрясающий! Три раза бисировали. С этой минуты Марина стала знаменитой. О ней говорили, ее записывали на пластинки...

На гастролях мы слышали, как чуть ли не из каждого окна неслось:

Ночь светла, над рекой

Тихо светит луна...

Из солистов хора Полякова выделялся Сергей Соколов. Русский паренек. но с цыганской душой, он знал все старинные и родившиеся в годы нэпа романсы, играл на гитаре. Особенно хорошо принимал зритель модный в го время романс -Чайная роза». Успех этого, в общем, примитивного романса обеспечивался только взволнованным исполнением Сергея Соколова. Он был истинным певцом.

В хоре Егора Полякова я проработал несколько лет.

За это время в нашем цыганском доме произошли события: первое — самое печальное — умер отец. Похоронили его рядом с бабушкой и Женей. После похорон мать ни разу не была на кладбище.

— Я не хочу,—сказала она,— никого видеть мертвым. Не хочу видеть ничьи могилы. Пока я жива — живет и он... Во мне!

Второе событие — мать рассталась с хором Полякова. Петь она уже не могла, а сидеть на шее у хора — не хотела.

...К концу нэпа к нам вновь стали заезжать гости. Но это были друзья: артисты, художники...

Так. однажды заехал навестить мать Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Заехал с Зинаидой Райх. с Дмитрием Головиным ц Владимиром Касторским.

За домашним столом мать вспоминала старые романсы. Вава и я играли на гитарах.

Мейерхольд был чем-то подавлен, задумчив... Мы с Вавой сыграли ему «Венгерку», сыграли гак, как когда-то играл ее автор—Иван Васильев, друг Аполлона Григорьева, на чьи слова Васильев и сочинил музыку, дожившую до наших дней.

Всеволод Эмильевич вдруг заплакал... Стараясь отвлечь от него внимание. Головин спел под наши гитары какой-то романс.

Пел тихо, с настроением... Голос у него был чарующий.

Вслед за ним спел Касторский: «Бык сорвался, и рвет и мечет...» От мощного звука звенели бокалы и дребезжали стекла окон. Зинаида Райх весь вечер сидела молча — замкнутая, холодная.

Хорошо знала мать и Сергея Тимофеевича Коненкова. Он любил цыганские песни, романсы. Мать не раз пела ему.

Как-то, работая уже в театре «Ро-мэн», мы небольшой группой зашли к нему в мастерскую, рядом с театром.

Среди сказочных ведьм, проказливых деревянных старичков, отдыхая в удобных креслах-пнях, вспоминали цыганские хоры, «Яр», «Стрельну».

Сергей Тимофеевич, вдруг помолодевший, стал рассказывать о Марии Николаевне Лебедевой, ее романсах. Пытался напеть: «Ай да кон авэла». «Не вечернюю»...

...Мать умерла в тридцать шестом году. Похоронили мы ее в нише крематория.

Вскоре наш дом был намечен к сносу. Все мы разъехались кто куда... Цыганский дом Лебедевых прекратил свое существование.

Года через два умер и последний дирижер московского цыганского хора конца XIX — начала XX века — Егор Алексеевич Поляков. Он знал прежний загульный *Яр», прежнюю «аристократическую» «Стрельну». В его хоре работали знаменитые певицы того времени: Варя Панина. Пиша, Зинаида Александровна Давыдова...

...Шло время. Рождались новые цыганские ансамбли, появлялись новые талантливые молодые певицы, дирижеры, плясуньи, гитаристы.

По-прежнему Москва любила цыган. По-прежнему концерты молодых цыганских ансамблей всюду и всегда проходили с огромным успехом.


© И.И. Ром-Лебедев
© Издательство "Исскуство", Москва 1990



На сайте www.russian-records.com посвященному российской дореволюционной грамзаписи можно послушать гитару Егора Полякова в цыганских романсах в исполнении Анастасии Алексеевны Поляковой, Петра Ивановича Баторина и Семена Павловича Садовникова.

Настя Полякова   
Пластинка Gramophone Concert Record 1912 г.

Валенки
С.П.Садовников. 
Записи 1913 года для фирмы Граммофонъ Ко , выпущенные московской фабрикой "Пишущiй Амуръ"
Доля (Доля цыган)

Дремлют плакучие ивы

Сирени запах

Пускай погибну безвозвратно

Спускалась ночная прохлада

П.И.Баторин. 1913 г. "Пишущiй Амуръ"
У камина

1 комментарий:

  1. мы хотели бы отметить исключительное обслуживание, которое мы получили в течение всего процесса рефинансирования. Профессионализм мистера Ли и ее знания о кредитной компании были впечатляющими и по достоинству оценены. Мистер Ли - надежный кредитный специалист. В прошлом у нас был опыт работы с несколькими другими банками, и этот процесс был утомительным и утомительным. Мистер Ли сделал все возможное, чтобы гарантировать, что все наши потребности будут удовлетворены и что все будет выполнено тщательно и эффективно. у нас есть и будем рекомендовать его в будущем ». Контактный адрес мистера Ли 247officedept@gmail.com whatsapp + 1-989-394-3740.

    ОтветитьУдалить